Правила жизни Светланы Ивановны

У нас было движение: чтобы не было беспризорных детей. Детей собирали в группу и нам, как профессионалам, давали с ними заниматься — выпускать поваров. Эти дети очень, ну как бы сказать вам, трудновоспитуемые. Из неблагополучных семей, «трудных», как сейчас говорят. Но мне не было разницы — для меня не было чужих детей. И с ними было очень легко работать, очень.

Был случай, когда девочка увидела свою маму — и повесилась. Ещё была мастер производственного обучения, которая немножко обкрадывала ребятишек. В конечном итоге ребята выходили без накоплений. Но мне не хочется трагично говорить.

Запомнился мне Вовочка. Мама бросила его с рождения. Вовочка вырос, попал учиться к нам, мы его выпустили, он отслужил в армии. В один мой день рождения — а все дети знали, что я родилась 10 февраля (и знали, что я любила гладиолусы — только где доставали?) — стою я у гостиницы «Украина». И машина вжииих с таким свистом останавливается, открывается — Вовочка с гладиолусами. «Светлана Ивановна, я по всей Москве Вас ищу. У Вас же день рождения!».

Я серьёзно занималась вокалом. Но заболевание — деформация костей — прогрессировало. И я поняла, что нет — значит нет. У меня сын занимался в музыкальной школе. Я как-то заметила, что он на хоре сидит и играется с книжками в сторонке. Хор поёт, а он играет. Раз увидела, два, а когда закончилось очередное занятие, подхожу к хормейстеру: «Почему мальчик у вас не поёт?» «А ему медведь на ухо наступил!» Я говорю, давайте-ка, проверим этого мальчика. Мишунька, становись. Он у вас будет солировать с медвежьим ухом. И он солировал, действительно. До сих пор поёт шикарно.

Я люблю жизнь, люблю детей, я люблю, чтобы человека не оскорбили и не обидели. Наверное потому, что была в своё время унижена и оскорблена родственницей. Она меня называла «убогая». Я говорила: да, я «у-богая» — у Бога на виду, и он меня оберегает.

Перестроечное время, нас всякие деньги интересовали, ну, пошли на Мосфильм. На съёмки в массовку. Снимал Голливуд — похороны Сталина. Это было в 1991 году, в январе. Сталина играл болгарин, Светлану Аллилуеву — румынка, а Крупской была я. После каждой сцены — соки, сметана, всё такое.

Была ещё кинокартина про детскую преступность. Я должна была играть главную роль — бежавшей из колонии. Но у меня эта роль не получилась: меня накрасят, бледной сделают, а я через две-три минуты опять румяная.

Муж у меня первый тоже любил детей. Однажды увидел: женщина оставляет ребёнка в коляске на улице — уйдёт в 6 часов и придёт в 12 ночи. Ну он смотрел день, два. Приносит как-то мне этот конвертик маленький, разворачивает. У нас тогда ещё не было газа — 1966 год — включили три керосинки, воды нагрели, подмыли ребёнка, кашу манную сварили, накормили. А потом опять положили в коляску. Муж дождался женщины, поговорил с ней. Эта девочка, Наташа, потом была у нас до 2 класса. Она звала меня мамой, Толю — папой. У меня уже был второй ребенок, когда Наташа попала под автобус. Выжила. Они соединились с мамой, и сейчас счастливы.

Моя первая любовь была в 18 лет. Но я разрушила её сама, по молодости. Он ушёл на тот свет. Молодой студент 5 курса Киевского государственного института гражданской авиации, Мирон Ли. Я рассказала его друзьям, что мы подали заявку в ЗАГС на 21 июня. Оказывается, меня один товарищ очень сильно любил, и он Мирона послал в беспересадочный полет Москва-Ташкент, 18 июня 1960 года. Сам не полетел. У них не хватило топлива, а студентам не дают катапультироваться. К любви я отношусь с осторожностью.

Я лежала в больнице №71, а рядом был магазин. Спустилась что-то купить, и впереди меня стоит вот этот товарищ (показывает на мужа) и пропускает, пропускает людей. Я говорю: я тебя сейчас как щенка вышвырну отсюда, мне же холодно стоять в этом халате-то! Он говорит: ладно, ладно, на тебе вот — и даёт мне телефон свой. Вот так. Через месяц у нас с Александром 30 лет совместной жизни.