Фредерика де Грааф на телеканале «Россия-Культура» — о переосмыслении горя

21.03.2018

Фредерику де Грааф, немедицинского помощника в Первом хосписе, пригласили на телеканал «Россия-Культура» — в программу «Правила жизни». Ниже — текстовая версия беседы.

Ведущий (Алексей Бегак): Вы уже 17 лет живёте в России и работаете в хосписе. Вопрос очень простой: зачем и почему?

Фредерика: Это долгая-долгая история.

Я работала в Лондоне и принадлежала приходу Антония Сурожского. После перестройки туда приезжали тяжелобольные дети — «сердечники». Многие дети после операции умерли. Я была с одним ребёнком, которому до операции сказали «тебя не будем оперировать, потому что тебе это уже ничего не даст — поезжай домой». И не поняли, что так трудно в России получить деньги и всё остальное. Мне стало жалко.

Потом я поняла, что нужда действительно большая — особенно для тех, кто не очень состоятельный. Так я переехала.

Вы поняли, что здесь Вы нужнее?

Знаете, это звучит как-то высоко.

Я просто чувствую, что могу что-то делать. Не очень много, но что могу – то делаю.

А что перед Вами?

Это две книги.

Одна — перевод с английского «Жизнь и вечность» Антония Сурожского. Я думаю, что это стоит почитать — книга помогает в осмыслении трагедии. Всегда говорят: если есть серьёзная болезнь или человек стоит перед смертью — это ужасно. На самом деле есть и положительные стороны.

Ужас перед смертью. Но при этом ни для одного человека не секрет, что он умрёт. И все мы это знаем. Тем не менее, когда это если не случается, то становится очевидным, мы впадаем в катастрофический транс. Для любого человека или почти для любого — это катастрофа. Есть ли разница в отношении к смерти в России (а Вы здесь уже 17 лет) и, скажем, в протестантских странах?

Разница есть даже в Англии и Голландии: Голландцы особенно прагматичные — они «смотрят в лицо» тому, что происходит.

Англичане больше подавляют свои чувства, как-будто ничего не происходит — а на самом деле происходит.

В России страх смерти очень большой. Мы не говорим про смерть с детства, это будто удалено из памяти и никогда не случится. Это печально. И вот когда человек стоит перед фактом, что, например, близкий может умереть («а я тоже буду в этом состоянии?») — очень большой путь надо проделать, чтобы это принять. Чтобы не было фальши между уходящим человеком и родственником. Помочь каким-то образом, как сумеем, чтобы человек мог расслабиться — это не роскошь.

И душа, и тело — одно целое, поэтому надо и над душой работать.

Вы работаете в хосписах, где люди уходят — ТОЧНО уходят. Вы имеете дело с людьми, которым осталось совсем немного. Ну, чудеса случаются, но крайне редко. Есть ли какие-то базовые принципы и правила, которые Вы исповедуете в общении с такими людьми?

Мы не знаем, что значит тяжело болеть. Мы не знаем, что значит умереть. Думать, что ты знаешь, как помочь — это уже ошибка. Но можно стоять или быть рядом с человеком, и, прежде всего, познакомиться с ним как человек с человеком — не как врач, не как медсестра. Когда есть климат доверия между людьми, человек расслабляется.

Ну хорошо, это понятно. Вот он умирает, ему плохо, а Вы что делаете в этот момент? Наверняка не жалеете, не сочувствуете. Просто разговариваете о погоде, о телевизоре и так далее?

Сначала я хочу узнать, кто он.

Я спросила одну женщину: «Что было самое светлое в вашей жизни?» Она сказала: «Мои ученики. Меня так любили...» — и учительница рассказывала о том, что важно именно ей. Во-первых, так человек чувствует, что он не напрасно жил. А, во-вторых, человек думает не только о своей болезни. Замыкаться в своей болезни — это отрицательно. Надо её встретить — а потом жить.

Мы можем только помочь человеку жить. Не готовить его к смерти, но к жизни.

То, что Вы рассказываете, в общем-то подходит и к выстраиванию отношений между людьми вообще — интересоваться другим человеком. Людям всегда приятно, когда ими интересуются, они начинают о себе рассказывать. Неважно, умирают ли они или ещё полны жизни.

Да. Уже потом можно говорить с больным о страхах, о том, что его тревожит. Но если он захочет.

Был очень красивый пример: у нас лежал молодой человек, 29 лет, саркома. И никто из его близких не хотел говорить ему, что у него рак и он умирает. Ни мама не хотела, ни его старший брат. Брат был военный.

У меня были хорошие отношения с пациентом. И однажды он, уже ближе к концу, спрашивает меня: «Умираю ли я?».  Я говорю «да». Так прямо я обычно не говорю — но я знала, что он ХОЧЕТ знать. Потом он сделал вид, будто ничего не знал.

И его брат был как ангел хранитель — когда он умирал и задыхался, брат с ним шутил и не говорил «ты умираешь», а сидел часами рядом и говорил: «дыши, дыши, нет, Саша, так не годится, давай по-другому…». И он глазами не давал ему бояться. Это было так красиво! Я никогда не видела, чтобы кто-то так защищал своего родственника от страха.

То есть в России до сих пор исповедуется такой принцип, когда больному не говорят, что у него на самом деле? А какова практика западная? Не помогает ли осознание важности болезни с ней бороться?

Да, очень часто у нас не говорят.

Плохо не знать и бояться — даже если у человека грипп, он может думать, что у него рак лёгких. Это канцерофобия, и в России она особенно популярна. Я думаю, что страх — всегда хуже, чем знать что происходит.

Почему же мы по-прежнему так к этому относимся? Ведь понятно, что будут похороны. Я могу себе представить, что я весь такой в цветочках лежу — ну или без цветочков. Почему мы впадаем в этот ужас, хотя этот ужас повторяется из поколения в поколение, тысячи и тысячи лет, миллионы лет? Это упущение культуры?

Это не только в России.

Сейчас в Англии и Голландии хоть и говорят, что не боятся, но эвтаназия там законна — это значит, что есть страх смерти и страх страдания. Я так считаю.

Больше материализма — больше страха. Только у тех, кто действительно верит, что жизнь продолжится и жизнь у Бога есть, страх уменьшается. Но это редко бывает. Вера слабовата сейчас.

А как Вы считаете — у вас трудная работа, лёгкая работа, интересная, творческая? Вообще, работа ли это?

В каком-то смысле да, работа — это дисциплина. Надо встать, даже если очень устаёшь, думаешь, что всё равно надо. Если я могу что-то делать — это радостно.

• • •

Выпуск можно посмотреть на сайте телеканала «Россия-Культура» (Фредерика — с 15:08 минуты).